Кругосветка.
Глава четырнадцатая

Глава четырнадцатая

Уса нас приняла ласково. На перекате, в устье, воды оказалось больше того, чем нас пугал вчера Макаров. Все-таки пришлось нам всем засучить штаны и вылезть из лодки. Мы провели ее по быстрой воде переката без всякого труда, даже ни разу дном о песок не шаркнули. После быстрой, напряженной струи переката сонное течение тихой извилистой речки нас порадовало. Лодка быстро шла вперед.

Ребята, славно выспавшись в печи "Двух братьев", работали веслами дружно. Хотелось петь, но утром петь не полагается: песня дело вечернее и ночное. Солнце взошло румяное. Безоблачное небо после дождя напоминало голубую чашу, опрокинутую над землей. Отмытая от летней пыли ночным дождем листва уремных рощ по-весеннему зазеленела, но неожиданно там и тут над низкими обрывами берегов открывались взорам желтые березки и огненно-красные осинки, чего вчера в горах мы не видали.

На веселые голоса нашей команды лягушки с кочек испуганно шарахались и шлепались в воду. С обрывов свисали плети ежевики, осыпанные сизоватыми ягодами; рогоз, шелестя, качал коричнево-бархатными наконечниками своих стрел... Но все соблазны бессильны над нами: мы стремимся вперед!.. Долина Усы, опушенная кудрявыми лесами, любовно раскрыла перед нами мягкие свои объятья.

И Молодецкий курган уж засинел вдали, горы отступали. 

-- Ага! Вот и туземцы! -- сказал Пешков.

На обрывистом ярике левого берега стоял мальчишка лет семи-восьми, а рядом с ним девчонка пониже ростом -- должно быть, брат с сестрой, -- оба босые, простоволосые, с выбеленными зноем головами.

-- Куда плывете-то? -- строго крикнул мальчишка, когда лодка поравнялась с ними.

-- В Самару плывем.

-- Не туда плывете-то! Вон вам куда надо плыть! -- Мальчишка показал рукой вниз по Усе, в сторону уже далекой горы Лепешки.

-- А мы сами знаем, куда нам плыть, -- смело ответил Алексей Максимович.

-- Кому сказано? Вам или нет? -- еще строже закричал мальчишка. -- Не туда плывете... Ворочайте назад!

Гребцы наши приналегли. Мальчишка бежал рядом с нами, сестра шла за ним. Он кричал:

-- Тятька, тятька!.. Какие-то народы идут!

Он пустился во всю прыть. Сестренка не поспевала за ним, упала, вскочила и, плача, побежала.

-- Народы идут! -- кричала и она.

-- Народы идут! -- чуть донеслось издали.

-- Ребята, положите весла, -- скомандовал Алексей Максимович. -- Сергей, садись правь. Мне придется надеть мундир и регалии, представляться местному начальству. Эти туземцы, очевидно, дети влиятельного лица... 

Пешков надел хламиду и шляпу и, сев на переднюю скамью, приосанился:

-- Терпеть не могу объясняться с начальством, а надо -- служба...

Навстречу нам плыла бударка; на носу ее сидели строгий брат с испуганной сестрой. На корме работал веслом немолодой мужик в старом солдатском картузе с темным пятнышком на месте снятой кокарды. На груди у отставного солдата -- медаль на георгиевской ленте, а рядом с медалью -- огромный медный, ярко начищенный знак в виде сквозной восьмиконечной звезды с крупной черной надписью. Я еще издали прочел: "Лесной сторож".

-- Невелико начальство.

-- Не торопись судить! -- ответил Алексей Максимович.

Мальчишка указал на нас рукой.

-- Суши весла! -- скомандовал я.

Лодки сошлись бортами. Солдат взялся за наш борт рукой.

-- Что за народ? Куда плывет? Паспорт есть? Чьи дети?

Пешков не спеша достал из кармана пиджака свой "вид на жительство" и, развернув, подал солдату. Тот осмотрел его внимательно с лица и с изнанки и повторил вопрос:

-- Куда плывете? Чьи дети?

-- Плывем кругосветкой в Самару. Дети разных отцов и матерей.

-- Что же вы не по-людски плывете? Чем занимаетесь.

-- Литератор.

-- А в паспорте значится -- подмастерье малярного цеха.

-- Я учеником работал в иконописной мастерской. Иконописцы числятся в малярном цехе. Кто крыши красит, а кто святых изображает -- все равно одинаково считаются малярами: и те и другие близки к небесам. 

Солдат остро взглянул на Пешкова и перевел взгляд на меня:

-- У вас, молодой человек?

Я протянул удостоверение редакции, что я являюсь корреспондентом "Самарской газеты". Солдат, возвращая мне карточку, взял под козырек.

Оглядывая, что у нас в лодке, солдат увидел горлышко бутылки, поежился и сказал:

-- Чегой-то знойко.

-- Да, прохладно -- не к Петрову, а к Покрову, -- согласился Алексей Максимович.

Маша поняла солдата лучше. Она проворно достала бутылку и, налив доверху кружку, подала солдату:

-- Погрейтесь.

Солдат выпил водку не спеша, как воду, отер усы и крякнул.

-- Закусить, извините, нечем, -- прибавила Маша.

-- Ни к чему... Только ейный вкус портить.

Тут Маша совершила самовольный поступок: взяла неприкосновенную банку и отвинтила крышку.

-- Ох! -- вздохнул Вася Шихобалов.

Маша достала и дала брату с сестрой по леденцовой рыбке, обоим по красной. Мальчишка, не глядя, отправил рыбку в рот и захрустел. Девчонка зажала леденец в кулачок и пробурчала, глядя исподлобья:

-- Мне поболе -- я хвораю. Маша дала ей еще рыбку.

Солдат распустил складку строгости на своем лице.

-- Вот какие "народы"... Ванька прибежал, кричит: "Народы идут". А я собрался в те поры вентеря смотреть -- рыбу доставать. Дай, думаю, медаль надену -- кто знат, какие "народы идут". Счастливого пути!.. Только зря вы не по-людски едете -- кто вас на Переволоку свезет?.. Мы не занимаемся. Жигулевские тоже... Разве какой обратный с графской мельницы. Тут вез давеча бочку керосину один ермаковский. Проплывете еще с версту, увидите дорогу на изволок -- тут его и ждите. Не дождетесь -- не миновать ворочаться. Костров не разводить. Графские стражники наших слов не понимают. Чуть дым -- прискачут и взгреют нагайками, а потом штраф еще... Счастливо! 

Лодка наша и бударка лесного сторожа разошлись и поплыли в разные стороны.

-- А где его взять? -- спросил Абзац.

-- Мужик -- существо вездесущее, всемогущее, но, к сожалению, не всеведущее -- он не знает, что нам до зарезу нужен. Но мужик, поверьте мне, не заставит себя долго ждать. Жаль, нельзя огня зажечь. Хорошо бы чаю... с лимоном. Со стражниками мне не хотелось бы встречаться...

Вот и дорога с графской мельницы на Переволоку и в Ермакове вьется по правому берегу Усы; к нему мы и пристали. На левом берегу тенистый лиственный лес. Правый берег вздымается тут пологими увалами; он гол, изрыт дождевыми и вешними водами. И тут и там -- стражники: вся земля графская. Огонь разводить опасно. От скуки мальчишки попробовали удить, но черви у нас засохли: мы забыли их кормить (листьями спитого чая, что они очень любят). Черви умерли голодной смертью. На хлебный мякиш рыба не клевала, да и солнце уже высоко поднялось -- лини "по аршину долины" зарылись в тину. Мой проект -- поставить лодку на катки -- поддержал один Козан. Да я и сам не настаивал, хотя на том берегу видны поленницы из великолепных березовых и сосновых кругляшей.

-- И дрова графские... А стражники?..

-- Против стражников я знаю магическое слово. Оно всегда действует чудесно, -- сказал Пешков.

-- Какое слово?

-- Я им скажу!

-- Ты им "слово" а они тебя -- нагайкой. Они тут на службе у графа Орлова-Давыдова, -- возразил я Пешкову раздраженно.

-- Мы начали ссориться -- плохой знак: мы устали. Вооружимся терпением. Мужик появится, это неизбежно. 

Трое ребят -- Маша, Стенька и Батёк -- пошли по дороге в ту сторону, откуда мы ждали спасителя -- мужика. Остальные отправились в терновую поросль в глубоком овраге. Мы с Алексеем Максимовичем остались вдвоем и смотрели в разные стороны, сидя спинами друг к другу -- я на правом, а он на левом борту лодки. Я смотрел туда, где за увалом скрылись Маша, Стенька и Батёк; Пешков -- на далекий Молодецкий курган. Меж нами примостился, спрятавшись от солнца, кот.

-- А теперь было бы невредно выпить чаю с лимоном. В сущности, голод уже начался, не так ли?.. Рискнем разложить небольшой огонь.

-- Оглянись, посмотри, -- ответил я.

На том берегу меж кустов ехали два графских стражника.

Стремена у них коротко подтянуты, что сразу дает красивую посадку. Сухие крупные кони шли шагом, качая головами. И в такт конскому шагу всадники раскачивали станом, перетянутым у каждого по тонкой талии узким ремешком.

-- А хороши! -- сказал Алексей Максимович.

-- Скажи им "слово", -- посоветовал я.

-- Гм... воздержусь!

Завидев нас, один из стражников указал другому нагайкой, и тот взглянул в нашу сторону. Мы молча проводили их взглядом.

-- Из всех видов собственности самый отвратительный -- владение землей, -- сказал Пешков. -- Что они о нас подумали?

-- Вероятно, очень вероятно, -- согласился Пешков, -- что они именно это подумали. Но мы "по-людски" поступать уже не можем... Вспомним Колумба, Васко да Гама и прочих великих путешественников. Матросы нашего корабля могут взбунтоваться. И нас, чего доброго, вздернут на рею...

-- У Колумба было, помню, несколько не так: матросы требовали возвращения назад. Где же нашим ребятам взбунтоваться, они измучились.

-- Вот именно, измученные и бунтуют. 

Опять мы замолчали, глядя в разные стороны: Пешков назад, где стояли горы, а я вперед, на дорогу, откуда мог явиться мужик.

-- А что толку, если мужик и появится? -- прервал я унылое молчание. -- Все равно у нас нечем ему платить.

-- Но ведь вы, господин Витте, обещали изыскать средства. Я помню что-то насчет "скрытых ресурсов"...

-- Именно скрытых. -- Где?

-- В твоем кармане.

Пешков сунул руки в карманы с явным намерением их вывернуть, но не успел.

-- Едет! Едет! -- кричали на бегу Стенька и Батёк. Подбежав, оба наперебой, задыхаясь, докладывали

Алексею Максимовичу:

-- Едет... Ох, и конь у него!.. Маша с ним едет, а то еще мужик раздумает да свернет в сторону. Она с ним окончательно срядилась... Мужик-то говорит: я такой девушке и за полцены готов одолжение сделать. Хоть и засмеют меня на деревне, а уж свезу из Усы в Волгу... Не по-людски, а свезу за полцены!

-- Почем же?

-- За десять целковых согласился. Она с ним рядилась, рядилась. Сначала две красненькие просил -- на одной помирился. Глядите: едет!

Из-за увала на дороге показалась сначала дуга, потом конская голова, вся лошадь, потом дроги, а на дрогах боком мужик, а с ним рядом Маша, держа за пояс мужика.

Под гору -- и довольно круто -- лошадь, перевалив взлобок, ничуть не ускорила шага, хотя к этому ее поощряли, напирая сзади, тяжелые лесовозные дроги.

И лошади падки на лесть

Лошадь, спасаясь от натиска тяжелых дрог, свернула в сторону и остановилась, тяжело поводя боками.

-- Ты его знаешь? -- обрадовался я (вдруг по знакомству даром свезет?).

-- Ну, как же... Это тот самый мужик, что у Щедрина в сказке трех генералов прокормил.

-- Мы с тобой, к сожалению, не генералы, да у того мужика и лошади, помнится, не было.

-- Да, это, конечно, обстоятельство, сильно осложняющее дело... Да, это лошадка!..

"Ох, -- говорит, -- дядя, какая у тебя лощадь-то!"

-- А он?

-- "Был, -- говорит, -- конь, да изъездился".

-- А Маша?

-- "Нет, -- говорит Маша, -- она и сейчас хорошая, да какая сильная!"

-- Как дернет... И повезла.

-- Понравилось? Значит, и лошади падки на лесть. Напрасно он ее бьет и ругает: такую лошадь хвалить -- гору своротит!

Алексей Максимович был прав: напрасно мужик, не слезая с дрог, осыпал лошадь грозной руганью и ударами кнута по крупу, -- лошадь только отмахивалась хвостом, -- мол, "да ну тебя!" -- и не трогалась с места. Маша крепко держалась за пояс мужика, чтобы тот не убежал, а может быть, боясь, что конь опять дернет. Лошадь не двигалась отдыхая.

-- Милая! Хорошая! -- плачущим голоском закричала Маша. -- Довези хоть до лодки, красавица!

-- Видите?.. Я говорил!.. -- торжествуя, воскликнул Алексей Максимович.

-- Тпру, милая, козел те забодай! -- весело крикнул мужик.

Лошадь остановилась и вежливо кивнула головой.

-- Здравствуй, дорогая, -- ответил ей Алексей Максимович, -- здравствуй, красавица. Здравствуй, милая, хорошая моя!