Кругосветка.
Глава девятнадцатая

Глава девятнадцатая

И опять мы идем бечевой вверх по Волге, вдоль плоских широких песков луговой стороны.

Знаете ли вы, что значит "закружиться" в лесу, когда ушел из дому с ружьем или по грибы ранним утром, а к закату выйдешь на знакомую дорогу -- и не знаешь, куда по ней идти домой: вправо или влево? А то и так: проснешься ночью в своей комнате -- и дверь там, где вчера были окна, а окна там, где вчера была дверь. Даже жутко! Во всех подобных случаях надо сделать какое-то внутреннее усилие, и все мгновенно поворачивается на невидимой оси и становится на свои места. Вот такое усилие мне пришлось сделать и, наверно, каждому из нас, чтобы убедить себя, что мы идем верно, домой, в Самару. Видно, что такое сомнение осенило и ребят: они недоуменно поглядывали на горный берег.

-- А вы, ребята, как думаете? -- спросил я. -- Пожалуй, верно говорил нам в Усе мальчишка: "Не туда едете-то. Вам вон куда надо".

-- Ну, еще чего! Верно едем, куда надо, только устали маленько, да и пищи маловато, -- выразил общую уверенность Стенька с той улицы.

Мы шли верно: против воды, это было видно по воде. Просто мы устали.

-- Что пищи маловато -- несправедливо, -- заметил Алексей Максимович. -- Мы получили некоторое подкрепление, а кроме того, у нас есть окаменелости, в том числе позвонок ихтиозавра.

Уже вечерело, а казалось, что мы все на том же месте -- против одинокой красной церкви Ермакова погоста. Белая церковь Переволоки чуть отодвинулась назад, а небольшая церквушка Кольцовки казалась еще далеко впереди... Даль нас обманывала. Дело в том, что мы шли луговой стороной по дуге окружности радиусом около восьми верст. Центром этой дуги являлся Ермаковский погост. Когда же мы решили перевалить снова на горную сторону, чтоб там отдохнуть или заночевать, то оказались верст на пять выше Кольцовки, на пустынном правом берегу под горой.

До Самары нам оставалось около сорока верст. Нас накрывала ночь, третья ночь нашего плавания. Она не сулила нам радости.

Дрова оказались в изобилии: плавун лежал на урезе вешних вод целыми пластами, и под верхним, мокрым от вчерашнего дождя слоем мы раскопали ломкие сухие прутья тальника. Они загорелись, как порох.

Весело трещало пламя нашего костра, в тихом воздухе оно вздымалось высоким столбом. От костра ночь стала еще темнее.

-- Что же, опять кишки чаем полоскать? -- угрюмо говорил Абзац. -- Жратвы нет...

-- Вот кабы в десятке у Стеньки была казовая вобла, мы бы ее теперь сварили, -- напомнил Козан странный случай с пропажей воблы. -- Эх ты, раззява!..

-- Что делать, -- примирительно заговорил Алексей Максимович, -- торговка обсчитала парня. Он не виноват... Гм, кха... Я предложил бы сварить уху из золотой рыбки... Я не раз едал такую уху. Можете мне поверить -- не хуже стерляжьей...

-- Уж лучше не вспоминал бы, -- буркнул Батёк. -- Рыбу из банки раздать по рукам!..

За банкой, после ее опасной пляски с котелком и чайником, мы следили внимательно. Ее держали тщательно закутанной и подальше от танцоров.

Вася Шихобалов раскутал "бойкую" банку и напомнил:

-- Расчудесно, -- согласился Алексей Максимович. -- Так даже лучше. Предлагаю компромиссное решение: золотая рыбка будет роздана всем поровну, а засим каждый пожертвует, сколько может, в общий котел. Давно не ел ухи из золотых рыбок. Ужасно хочется!

-- На это согласны! -- за всех ответил Вася Шихобалов.

-- Великолепно. А пока котелок закипит, я займусь приведением в съедобный вид баранок.

-- А что вы с ними будете делать? -- спросила Маша.

-- Распекать.

-- Чего это распекать? -- удивился Стенька.

-- А вот слыхал, как начальники распекают подчиненных, так и я... "Да как ты смел!.. Да я тебя в баранку сверну!.."

Маша отвинтила у банки крышку, высыпала на газету золотых рыбок и начала делить -- всем досталось по одиннадцать штук.

Котелок закипел. Тогда все стали кидать в него по одной золотой рыбке, следя, чтобы не было обмана. Вася остановился на пятой рыбке. За ним перестали кидать и прочие.

-- А соли в уху положить? -- спросила Маша у Пешкова.

-- Не рекомендуется. Хорошо бы перцу. Нет? Тогда будьте любезны заправить чаем. Чай в ухе из золотых рыбок вполне заменяет перец! -- ответил от костра Алексей Максимович.

Маша вытряхнула из обертки остатки чая в котелок, скомкала обертку и кинула в огонь, в знак того, что и чаю больше нет.

Пока готовилась уха, Алексей Максимович у костра колдовал с баранками. Он нанизал все баранки на длинный сырой таловый прут. Облив баранки водой из чайника и поворачивая прут около огня, он приговаривал: "Да что ты о себе так высоко понимаешь! Да я тебя!"

-- Уха готова, -- возгласила Маша, -- пожалуйте кушать.

-- И окаменелости тоже.

Пешков снизал баранки с прута на газету; от них упоительно повеяло ароматом свежеиспеченных булок.

-- Вы мне, Маша, налейте в кружку -- я привык уху хлебать с лимоном... В трактире Тестова в Москве купцы всегда едят уху с лимоном.

Ребята, хрустая горячие баранки, с аппетитом хлебали из котелка сладкий жидкий чай. Похвалил уху и я, приправляя ее вприкуску леденцами из своего пайка.

-- Удивительно вкусная рыба... Нежней форели -- так и тает во рту, а главное -- совершенно без костей... И уха куда вкуснее, чем из стерлядей.

-- Гораздо вкуснее! -- вздохнув, согласился со мной Батёк, вспомнив про свой минувший юбилей.

-- Котелок пуст. Установим твердо этот грустный факт, -- заговорил Пешков. -- Теперь, когда мы -- гм, кха -- насытились и, я вижу, все повеселели, настал наконец самый торжественный и желанный момент.

Пешков откашлялся и продолжал:

-- Наша экспедиция также близится к развязке и, замечу...

-- В скобках, -- вставил Абзац.

-- Именно: "в скобках" -- к развязке счастливой.

Надо раскрыть все скобки и привести все к одному знаменателю. Продовольственный вопрос мы разрешили блестяще: у нас ровно ничего не осталось.

-- А кот что-то жрет, -- проворчал Козан.

-- Ах, я ему отдала кишки от золотых рыбок.

-- Не будем завидовать коту -- он пользуется исключительным вниманием Маши... Продолжаю. Прошу не отвлекаться. Итак, все потребное мы потребили, даже баранки. Все ели да похваливали, хотя вслух никто не выразил восхищения мастерством булочника...

-- Очень вкусные баранки. Я бы еще съел штук пять, -- сказал Абзац.

-- Ты прямо волшебник, Алексей, -- похвалил баранки и я.

-- Поздно, сударь. Поздняя благодарность нетактична и только подчеркивает нарушение хорошего тона. Что делать, я уж так привык к тому, что за благодеяние, оказанное людям, -- одна награда: черная неблагодарность! Что у нас осталось из окаменелостей? Чертовы пальцы, какие-то устрицы, позвонок ихтиозавра... Посмотрим, как вы, любитель плезиозавров и прочей допотопной дичи, сварите нам суп из своих окаменелостей. Мы-то не забудем вас поблагодарить... Перехожу к финансам. И тут мы пришли к концу операций с блестящим результатом: свободной наличности -- семь копеек. Вот они -- гривна и два семишника.

-- Ах, зачем вы показываете, мы вам вполне доверяем.

-- Спасибо, Маша. Эти семь копеек мы заложим в фонд наших будущих предприятий. Поблагодарим нашего бывшего министра финансов. Прошу аплодировать.

Мне вяло похлопали.

Алексей Максимович расправил плечи и продолжал внушительно:

-- Нам остается, раньше чем пускаться дальше, определить счастливейшего из нас.

-- Я всех счастливей! -- воскликнула Маша.

-- Не сомневаюсь. Но полагаю, что ты не требуешь, чтобы на основании твоего голословного заявления именно тебе вручили трофей нашей экспедиции.

-- Мне банки не надо.

-- Нам тоже банки не надо. Все равно разобьешь.

-- Не надо!

-- На счастливого!

-- Не надо!

-- Единодушия нет, а наш бывший министр финансов глаз не спускает с банки.

-- Ближе к делу, Алексей.

-- Превосходно. Разрешите это дело передать в комиссию.

-- Значит, дело откладывается в долгий ящик! -- съехидничал Абзац.

-- Минуточку!.. Нет, все сейчас и решится. Маша, Сергей, прошу вас отойти со мной в сторону. Всего одну минуту терпения.

Мы втроем отошли от костра.

-- Банку надо отдать Васе. Только без мошенства! -- решительно заявила Маша. -- Он самый бедный.

-- Принято. Дальше...

"Кому?", а дядя Сережа отвечать.

-- Принято. Идемте.

Судьба чудесной банки (теперь, увы, пустой) была в верных руках. Я угадал замысел Маши: она решила, когда я назову имя Васи, подсунуть Алексею Максимовичу счастливый жребий. Надо ее немного подразнить.

Возвратись, мы увидели, что все наши спутники сидели вокруг банки. Каждый из них хотел, чтобы банка была к нему картинкой, и так ее и повертывал, поэтому предмет общих вожделений и символ счастья -- пустая банка непрерывно вращалась.

В костер подбросили дров, чтобы все было ясно. Костер разгорелся, ярко осветив нас.

-- И не собираюсь! -- сердито ответила Маша, обиженная тем, что ей не доверяют.

Она размотала с иголки на груди черную нитку и разорвала ее на восемь равных кусков; на одном из них посредине завязала узелок. Все восемь обрывков Маша предъявила каждому, и каждый мог убедиться на ощупь, что только на одном из обрывков завязан узелок счастья.

Тоненький пучок ниток она держала в щепоти. Всем ясно, что наша гадалка ничего не могла ни убавить, ни прибавить. А на черной нитке даже самый зоркий из нас и днем не заметил бы узелка.

-- Кому? -- спросил Пешков, вытянув черную нитку из пучка в руке Маши.

-- Абзацу! -- торжественно провозгласил я. Алексей Максимович передал нитку Абзацу, и тот, протянув ее между пальцами, убедился, что она без узелка.

-- Кому?

-- Козану!.. Пустая.

-- Кому?

-- Алексею Максимовичу... Разумеется, пустая.

-- Мне! -- взволнованно воскликнул я. Пешков протянул мне нитку.

-- Пустая.

-- Стеньке!.. Пустая.

-- Батьку!.. Пустая.

Маша взглянула на меня с тревогой. Я задумался: оставалось две нитки, одна из них -- завязанная узелочком.

-- Ну же, Сергей, не томи! -- рассердился Пешков.

-- Пустая.

-- Миллионеру Шихобалову!

-- С узелком.

-- Ну конечно! -- Алексей Максимович протянул счастливую нить Васе.

-- Вот она! Ведь я куплю живую золотую рыбку, налью воды и пущу, она у меня будет жить!..

Нитка счастья перешла у всех из рук в руки, и все, проведя ее меж пальцев, могли на ощупь убедиться, что на ней завязан узелок.

-- У нас мошенства нет! -- строго сказала Маша.