Кругосветка.
Глава шестнадцатая

Глава шестнадцатая

Лошадь не слушала понуканий и стояла понуро, расставив ноги и высунув язык.

-- А ты, дядя, поил ее? -- спросила Маша. -- Она, кажется, пить хочет?

Мужик смачно выругался и пояснил:

-- Это я себя, дурака, ругаю. Закрутился с вами, канительщиками. А как поить? Распрягать -- время уведешь. Поехал, думаю: река -- зачем ведро брать? Заворачивать теперь с возом -- ей же труднее. Что тут делать будешь?

Маша молча схватила из лодки котелок и, зачерпнув воды из реки, напоила кобылу.

-- Пей, милая, пей, хорошая!

Напившись, лошадь сама стронула дроги и пошла в гору.

Мальчишки шагали впереди. Абзац, Козан и Вася несли по веслу, взяв их, как ружья, на плечо. Навернутый на раину парус на плече у Стеньки напоминал знамя, скрытое серым чехлом. Командовал Абзац:

-- Ать, два, три! Левой! Ать, два, три! Он запел, мальчишки подхватили:

Смело, товарищи, в ногу! Духом окрепнув в борьбе, В царство свободы дорогу Грудью проложим себе.

Справа от своей кобылки вальяжно шагал Евстигней, помахивая концом вожжей. С ним рядом шествовал Пешков, отмеривая, как альпенштоком, каждые три шага лодочной мачтой (она не тяжелая). Бредень остался в лодке. Кобылка тянула в гору ровно. Чайник и котелок дребезжали в лодке: они там на свободе затеяли веселый пляс. Кажется, к ним присоединилась и банка с рыбками, -- а ведь она "бойкая"? Кот Маскотт сидел на корме лодки, нимало не смущаясь тряской, и вкусно умывался. Когда Маша успела его накормить?..

Мы с Машей шли за колесницей. У меня на плече -- кормовое весло. Маша шла справа, рядом со мной. Время уже за полдень, солнце высоко за спиной ласково пригревало. Дорога круто повернула, огибая бугор. Внизу, в долине, остался запах тины и камышей. Все сильнее пахло от земли солнцем и горькой полынью.

Неужели он обманщик?

Медленно, но верно мы подымались к голым вершинам Самарской Луки. Но и с высоты не открывались дали: все бугры да бугры, то голые, то поросшие татарником, колючкой и полынью -- беспризорными странниками земли. Порой пахнет богородской травой и степным укропом, и в смешении их ароматов с запахом намокших от дождя солонцов чудится ладан у открытой могилы.

-- Маша, да ты никак плачешь? Милая, о чем? Не отвечая, Маша вытирала слезы уголочком своего платка.

-- Смотри, даже кот веселый. Чем ты его, плутовка, накормила?

-- Скормила последний кусочек колбасы -- самый пупочек. Больше ничего не осталось...

-- Жалко... Самой есть хочется? Голодна?

-- Ах, что за ерунда! "Голод" -- подумаешь!..

-- Дядя Сережа, скажите, только, чур, не врать...

-- Ну, когда же я тебе врал?

-- Он обманщик?

-- Алексей Максимович-то? Ну, Маша, не ожидал... Никак не ожидал... Каково! Ну-ну! Сказала...

-- Да ведь как же... Говорили, денег нет... А он ни за что ни про что мужику красненькую отвалил. Не забыть бы получить с мужика полтинник сдачи... Откуда деньги?.. Может, у вас с ним еще есть, сто рублей есть, а весь народ, мы и кот, должны быть голодные... 

-- Маша, Маша, -- с упреком говорил я, -- ты сама с мужиком рядилась, а говоришь "ни за что ни про что"... Засим, Пешков никого не обманул и не может обмануть: что обещано, мы выполняем свято,

-- Да, "выполняем"! Вас силком заставили кругом света идти.

-- Ах, Маша! Я тебе все объясню... Что сказал Алексей Максимович в субботу?

-- Ну, "гонорарный день".

-- А еще?

-- "День обманутых надежд и неисполненных обещаний"...

-- А ты нагадала, что дождя не будет. А дождь-то был!

-- Я гадала полное исполнение желаний, а не дождь. Это вы дождя хотели.

-- Ну, хорошо... Я тебе все объясню... Пешков сделал вид, что уплатил Апостолу за лодку десять целковых. Вместо денег он оставил свои часы. Вот и все... Денег у нас больше не было, да и откуда их взять? Что бы мы теперь делали, если бы Алексей Максимович не утаил десятку? Сегодня понедельник, говорят -- "тяжелый день". А то было в субботу.

-- Мужик повез бы нас в кредит... Я бы уж его вокруг пальца обернула...

-- Маша, ты еще плохо знаешь мужика. Его никто никогда не обманет.

Маша вдруг преобразилась и захлопала в ладошки.

-- Апостол-то! Вот попался!..

-- Почему? Мы часы выкупим.

-- Да ведь часы-то у Пешкова сломаны, не ходят. Не надо выкупать. Пусть Апостол будет с носом. Он тоже жадюга.

-- Неверно. Часы у Алексея Максимовича ходят, он только забывает их заводить...

"Сколько, Алексей Максимович, время? У нас в наборной часы остановились!" А он и не подымет головы от бумаги: "Без четверти три". Всегда "без четверти три".

-- Ему не надо смотреть на часы. Он много ходил, у него очень развито чувство времени. 

Маша что-то запела, не слушая больше меня, побежала вслед колеснице, подпрыгнула, схватила кота и поставила на землю. Кот потянулся и зевнул.

-- Ишь ты, барин какой!.. Все пешком идут, а он "в раскидной карете". Иди и ты пешком... Добывай себе пищу, а то с этими писателями голодом насидишься. Эн, гляди, сколько птиц.

На дороге села трясогузка и, попискивая, при каждом шаге грациозно потряхивала длинным хвостиком. Где-то сбоку дороги, в камнях, дрозд звонко отбивал свою коротенькую песню: "до-ми-до-соль", словно стучал деревянным молоточком по ладам ксилофона. На дорогу сел важный пернатый, распустил пестрый нарядный хохол и отрекомендовался: "Удод!" Маскотт прижался к земле и пополз, прицеливаясь к удоду. Тот застыл в изумлении.

Охоту испортила Маскотту вездесущая сорока. Она, тоже откуда ни возьмись, села, качаясь, на высокий татарник и застрекотала. Удод сложил свой пестрый кивер и неторопливо улетел. Маскотт знал сорочью повадку и на все махнул хвостом, хотя сорока села у него под самым носом: попытай, мол, поймай меня...

Кобылка остановилась, тяжело поводя боками. Далеко внизу блеснула голубоватой лентой Волга. Даль открылась за нею. Мы одолели перевал. Дорога дальше будет под гору. Мальчишки с грохотом валили в лодку весла.

Маша, а за нею и я подошли к Пешкову.

-- Алексей Максимович, сколько времени? -- сияя еще влажными от слез глазами, спросила Маша.

Пешков взглянул на нее, на меня, на солнце, все разом понял и ответил, светозарно улыбаясь:

-- Без четверти три! 

Евстигней подложил под задние колеса дрог по камню и начал распрягать лошадь. Все мы на разные лады высказывали недовольство и удивление неожиданными действиями мужика. Распрягая лошадь, Евстигней проворчал:

-- А как бы вы думали? Небось, сами устали, а животная нет? И вам мой совет: отдохнуть, тогда и в путь. Небось есть захотели, а животная нет? Вот вам ответ: готовь, стряпуха, обед. Маша, заваривай кашу. Поди и пить хотите, а кобыла нет? Тпру, тпру, мой свет!

Поди-ка поищи водицы -- она и нам сгодится. Чай господа пить будут, да и меня, дурака, не забудут...

-- Ах, как же мы не догадались захватить воды! -- поздно спохватилась Маша.

Всем захотелось и пить, и есть, и отдохнуть. Особенно хотелось пить, а есть нам было нечего. Евстигней над нами посмеивался.

Больше всех сердился Абзац:

-- Все нам грозили: голод, голод...

-- Недоедание, -- поправил Пешков.

-- Ну да... А вот про жажду забыли!

-- В пустынях, например, в Сахаре или в Аравии, жажда -- более грозное явление, чем недоедание, -- рассуждал Пешков. -- Этого мы не предусмотрели. В пустынях на такой случай, кроме запаса воды в бурдюках, вливают в каждого верблюда по бочке воды. Верблюды очень поместительны. И когда жажда достигнет апогея, -- очень просто: вскрывают любому верблюду живот, и пей сколько хочешь... Кобыла, -- Пешков указал рукой на лошадь, которая ходила на свободе и пощипывала кое-какую травку, помахивая хвостом, -- не может в этом смысле заменить верблюда. Маша к тому же влила в нее очень мало воды. Да, пожалуй, и Евстигней Петрович не позволит нам заглянуть ей в желудок...

Взоры всех обратились в сторону голубой полоски Волги. О, как она была далеко от нас! Мы знали, что она внизу, но отсюда казалось, что края земли приподняты и Волга течет выше гор.

-- Ужасно хочется пить! Мы все тут помрем не пивши! -- решила Маша. 

Верный своему обычаю на роздыхе сейчас же разводить огонь, Пешков из сухих стеблей сорняков сложил небольшой костер и зажег его. Синий дымок в тихом воздухе поднимался тонким столбиком и таял бесследно. От нечего делать ребята собирали вокруг все, что могло гореть. Алексей Максимович подбрасывал в огонь то полынь, то чабрец, отчего дымок стал ароматным. Он называл это никчемное занятие "воскурением фимиама Аполлону".

Евстигней стоял около "жертвенника" с кнутом в руке, поглядывая порой на свою кобылу.

-- Чего это он колдует? -- тихо спросил меня мужик.

-- Это он не колдует, а богу своему молится, чтобы ниспослал воды... Пора запрягать, пожалуй, -- лошадка отдохнула.

-- Как же это запрягать, когда лошадь еще не пивши? -- возразил Евстигней.

-- Да она, видно, и не хочет пить.

-- Скажи, пожалуйста, "не хочет"! Ты хочешь, а животная не хочет? Она воз везла. Она только оттого и не пьет, что разгорелась. Про "запаленных" коней слыхал? Вот остынет и пойдет пить. Будьте уверены, моя тпрунька и сама напьется и вас без воды не оставит... 

Евстигней показал на лошадь кнутовищем:

-- Вот, глядите, пить захотела.

Кобыла перестала щипать травку и, подняв голову вверх, раздувала ноздри... Евстигней, легонько стегнув, перегнал ее в наветренную сторону от жертвенника: запах фимиама, воскуряемого Пешковым Аполлону, мешал лошади нанюхать воду.

Потянув воздух, кобыла всхрапнула, чуть слышно заржала и уверенно зашагала по неровной, изрытой земле.

Маша и Стенька кинулись к лодке и вернулись с чайником, котелком и двумя кружками. Евстигней распорядился:

-- Которые останутся, собирайте по всей земле что только можно. Запалим огонь на славу.

-- А стражники сюда не прискочат? Можно здесь костры жечь? -- прищурив глаз, спросил Пешков.

-- Тут земля наша, крестьянская, -- гордо ответил Евстигней. -- Видишь, хрящ, камень -- ни пахать, ни сеять. Хоть до неба огонь -- кому какое дело?

Мне захотелось посмотреть, как лошадь найдет воду.

Признаться, я не верил, чтобы у лошади было собачье или даже более тонкое и далекое чутье. Кобыла Евстигнея убедила меня, что это бывает. Раздувая ноздри, она шла уверенно, и вскоре Маша, опередившая кобылу, закричала:

-- Вода! Вода! Это я нашла!..

-- Хозяйка, оставь воды кобыле, -- пошутил Евстигней.

Лошадь склонилась к воде, прикоснулась к ней губами, словно поцеловала, и подняла голову.

-- Этой воды лошадь пить не станет... Зря, хозяйка, набираешь. Гляди, вода вроде квасу.

-- Это еще лучше. У нас чаю осталось мало, -- ответила Маша, -- можно меньше чаю заварить, и будет крепкий.

-- Ай, практичная хозяйка! Дай бог всякому... Но, милая! И нам ведь пить надо.

Лошадь постояла в задумчивости с поднятой головой и пошла на ветер. В полуверсте от нашего стана кобылка нашла вторую лужицу, побольше первой, и стала из нее пить. Маша вылила ржавую воду из чайника и, дав сначала лошади напиться -- "Небось лошадь воды не замутит", -- начерпала полный чайник, а Стенька -- котелок. 

-- Вода!.. Вода!.. Это лошадь нашла!..

Скоро у нас на скудном костре закипели, низко навешенные, чайник и котелок.

-- Котелок-то поганый, из него лошадь пила, -- заметил Вася Шихобалов.

-- Лошадь не поганая, -- возразила Маша.

-- Точка, -- заключил Абзац.

Пока мы ходили за водой, ребята, собирая топливо по наказу Евстигнея, натащили к костру порядочную кучку окаменелостей и камешков, причудливых или цветом, или весом, или видом. Мальчишки по прежним нашим прогулкам знали, что все это меня интересует.

Больше всего в кучке находил я "чертовых пальцев", затем зазубренных по краям кривых раковин -- "унгулитов" голубоватого цвета, причудливо сросшихся, а иногда и очень правильных кристаллов гипса. Кое-что я откладывал в сторону; тогда один из искателей с гордостью говорил:

-- Это я нашел.

"асфальтейн" ("Это я нашел", -- Абзац). Вот лая лепешка с блестками на изломе -- серный колчедан ("Это я нашел, золото", -- Батёк). Кусок известняка ("Окаменелая рожь", -- заметил Евстигней) сплошь из спекшихся раковин корненожек. Вот тяжелый, размером с голову ребенка, позвонок ихтиозавра ("Чертова ступка", -- определил Евстигней) -- находка Стеньки с той улицы.

-- А это кто нашел? -- спросил я, держа в пальцах небольшой легкий камешек, невзрачный на вид, приметный разве только своей точной круглотой.

-- Это мой! -- ответил Козан.

-- Давай сюда губы.

Козан выпятил нижнюю губу. Я приложил к ней круглый камешек, и -- о чудо! -- камешек плотно пристал к губе мальчишки...