Кругосветка.
Глава тринадцатая

Глава тринадцатая

-- Так слушайте, ребята, правду про эти самые два утеса... Сказка будет в прозе, краткая, но поучительная... Жили да были два брата: Ах да Ох. Давненько. Тут, где мы ныне бражничаем, и людей не было, почитай. Медведи, лисы, волки, лоси и всякое прочее зверье. А на Молодецком кургане жила Баба-Яга, зловредная старушонка... Ну, да вы про нее и без меня знаете... Так-с... Отец с матерью у братьев были люди бедные. Жили кое-как. Вот тут и жили, где мы давеча прошли бечевой Отважное. Отец рыбачил, а мать работала по домашности.

Не очень-то обрадовался рыбак, когда жена ему фазу двойню принесла, то есть близнецов-мальчишек. Первый, как увидал вольный свет, закричал: "О-о-о!" А второй не успел раскрыть глаза: "А-а-а!" Мать в восторге: "Ах, до чего же хороши ребята!" -- "Ох, -- ответил отец, -- чем мы их кормить-то будем? Самим есть нечего!" -- "Ничего, как-нибудь прокормимся. Вырастут -- сразу два помощника".

Гм! Кха! А когда они еще вырастут?

Время идет... Растут ребята... Оба кудрявые, оба русые, у обоих глаза синие. До того похожи -- разбери поди! Когда оба вместе, так еще отец с матерью наловчились их узнавать. Отец говорит: "Вот этот на меня похож". -- "Вылитый ты, -- соглашается мать. -- А этот весь в меня". Ну а когда один из братьев отлучится, то и отец с матерью не могли разобрать, который из двух налицо. Врозь они, правду сказать, и не бывали, все вместе, но все-таки случалось. Избаловала их мать. И в самом деле: набедит один, а которого пороть -- подумаешь! А приласкать, так ведь всякая мать лаской детей равняет. Так и росли братья. Со временем оказалась меж братьями разница, и существенная. Один что ни увидит, что бы с ним ни случилось, хотя бы и неприятное, говорит: "Ах, как хорошо!" А другой, хоть бы и не так уж ему было плохо: "Ох, как худо!"

Вот и стала их звать мать одного Ах, а другого Ох. Вздохнет бывало: "Тяжелая же моя долюшка!" Отец-то в Астрахань на рыбные промысла подался, и вроде как вдова осталась баба при живом муже. Легко ли? "Ох, уж хоть бы смерть бог послал!" Ох и подбежит: "Вы, маменька, меня кликали?" -- "Ах, да ну тебя!" Ах тут как тут: "Что, маменька, прикажете?" И разойдется в матери печаль-тоска, сквозь слезы смеется.

Ах да Ох -- вот и все у матери печали и радости. Надо как-нибудь все-таки их отметить -- одного надо любить чуточку побольше, другого малость поменьше. 

Сшила мать две рубашки -- красную и синюю. Позвала обоих сыночков -- одного дернула за ухо, а он: "Ох", и надела она Оху синюю рубашку. Другого и Дергать за ухо не надо, ясно, что Ах, -- ему, конечно, красную. Оха завидки взяли: красная-то рубашка, чай, лучше. И говорит Ох брату: "Давай меняться". Поменялись. Видите, какой Ох зловредный! Тут же и выкинул штуку: у материна любимчика кочета хвост ножницами обстриг. А мать уж знала, что у Оха характер плохой, а у Аха легкий. И глазам не верит: в красной-то рубашке сынок петуху хвост обстриг! Ну что же, хоть и весь в нее Ах и любит она его чуть-чуть больше, а наказать надо. Схватила голову меж колен, да и нашлепала. А он кричит: "Ох, маменька, больно! Ох, больше не буду!" Мать оторопела... Схватила второго да тоже. А он: "Ах, маменька, как приятно!.. Ах, милая, хорошо!" Завязали матери голову сынки. Сняла она с них рубашонки, в укладку, на замок. Да обоих и взгрела. И что бы там ни случилось, чего бы один ни натворил -- достается теперь поровну обоим.

Видят братья -- дело плохо. Даже Ах чуть не охнул. А Ох говорит: "Давай уйдем из дому -- попугаем ее". Хоть и жалел Ах дом и мать родную, а послушал брата: уж очень любил его. И пошли они куда глаза глядят, лесной дорогой в горы. Дело к ночи. "Ах, как хорошо в лесу!" -- "Ох, как страшно!" -- "Ах, как мне маменьку жалко -- пойдем назад!" -- "Ох, что ты! Она так нас вздрючит, жизни будешь не рад". -- "Я один домой уйду!" -- "Как же ты брата одного в темном лесу покинешь?" 

А навстречу им Серый Волк. Глаза горят, шерсть дыбом, зубами лязгает. "Ох, какой Волк ужасный, ох, какой противный, ох, весь хвост в репьях!" -- "А! -- закричал Волк, сверкая глазами. -- Так это ты и есть Ох? Тебя-то мне и надо! Вот я тебя съем!" Ах ужасно испугался за брата и говорит: "Ах, какой вы красивый, господин Волк! Ах, какая у вас мягкая шерсть!" И погладил Волка по шерсти. Волк очень удивился -- в первый раз в жизни его приласкали. "Ну, -- говорит, -- так и быть, Ох, я тебя за брата твоего помилую. Не стану есть!.. Таких комплиментов, как от твоего брата, я еще ни от кого отроду не слышал... Вот-вот заплачу, ей-богу... Так слушайте. Я служу при Бабе-Яге Костяной ноге вроде полицейского урядника. Ей про вас все известно: сорока ей на хвосте принесла, что два брата -- Ах и Ох -- ушли из дому. Баба-Яга меня и послала: "Покажи, -- говорит, -- им до меня дорогу, а то еще заблудятся... Оха можешь сам съесть, он жесткий, костистый, мне не по зубам. Ах -- он мяконький, нежный, я его и съем. Мне и одного довольно!.." Ну, так вот, -- говорит Волк братьям: -- встретите развилку, по правой дороге не ходите -- это прямо к Бабе-Яге, а идите по левой... А вот еще что: буде, чего доброго, Лису встретите, ни одному слову не верьте. Она у Бабы-Яги на посылках. Даже за мной шпионит. Ну, идите..." А сам в кусты -- только Волка и видели.

"Если Лису встретим, будем на все молчать, вроде как глухие или лисьего языка не понимаем". А Лиса тут как тут -- она подслушала все, что Волк братьям говорил, и ласково здоровается: "Здравствуйте, милые детки! Куда вы идете?" Братья молчат. "Ах, да какие вы милые! Ох, до чего вы оба хорошенькие!" Братья молчат, как в рот воды набрали. Лиса и так и сяк. Молчат. "Ну, -- говорит Лиса, -- смотрите не заблудитесь. Если по правой дороге пойдете, так прямо в зубы Бабе-Яге попадете, -- идите по левой. До свиданья, милые дети! Счастливого пути!" Вильнула Лиса хвостом, и след ее простыл. 

Братья в тупик стали. Волк-то велел идти по левой, и Лиса тоже. А Волк не велел Лису слушать. Лиса хитрая, а Волк простой. Как быть?

Ох и говорит: "Иди ты по левой, а я по правой. Хоть один из нас цел останется". Ах отвечает: "Как мне целому остаться, я без тебя не могу жить". Поплакали, обнялись и говорят: "Погибать, так вместе. Идем по правой дорожке... Прямо к Бабе-Яге в зубы. И будем молчать. Еще посмотрим, кто кого!" И повернули направо.

А Лиса забежала вперед и докладывает Бабе-Яге: "Оба сюда жалуют".. -- "Оба? Да как же я разберусь, который Ах, а который Ох?" -- "А это уж, ваша честь, не моего ума дело".

"Здравствуйте, милые дети... Давно вас поджидаю".

Ох тихонько шепчет брату: "Ох, до чего же она страшная!" -- "Ах, да молчи ты, пожалуйста! Забыл уговор?" Ох даже рот рукой прикрыл. И так и этак к ним Баба-Яга: и в горницу зазвала, хозяйство им свое кажет -- а богато живет, -- чаем с малиновым вареньем поит, думает -- Ах в восторг придет: "Ах, как у вас хорошо!.. Ах, как вкусно!" -- она Аха и слопает. Пьют братья чай, молчат. Полную вазу варенья съели -- молчат. Подложила еще -- съели, молчат. Разозлилась Баба-Яга. Ногами затопала, зубами защелкала нарочно, пусть-де Ох испугается да: "Ох!" -- и все ясно. А они молчат да посмеиваются. 

Поняли проказники, что Баба-Яга бережет свое здоровье, боится Охом подавиться -- рисковать жизнью не хочет. Пустилась старушка на последнее средство: "Ах так, -- говорит, -- ну, так я вас обоих в камень оборочу".

Ох испугался да "Ох!" -- и вон из избы. Баба-Яга хотела Аха схватить, а он за братом, да оба назад домой -- только пятки сверкают. Баба-Яга села в ступу. Пестом погоняет, метлой заметает. Гонится, вот-вот нагонит. Вот сейчас Аха схватит. А который Ах, который Ох, и сама не знает. Да ведь схватила-таки Аха, а он, не будь плох, и брякнул: "Ох!" -- единственный раз в жизни. "Ах, будь ты, проклятый, камнем!" Ах над самым обрывом камнем стал, чуть в волну не кувырнулся. Баба-Яга к Оху -- думала, это Ах. А Ох в первый и единственный раз в жизни закричал: "Ах ты, старая дура!" Баба-Яга поняла свою дурость и говорит: "Ох, будь и ты камнем!" И стал Ох рядом с братом камнем. Так и стоят они рядом неразлучно. Вот вам и вся сказка...

-- Что же Баба-Яга? Со злости погрызла камни. Привычной пищи после этого есть уже не могла -- все зубы обломала. Лиса советовала ей вставить искусственную челюсть. Не послушалась старушка Лисы, и ей она верить перестала. А напрасно: нажила себе катар желудка и кишок да вскорости и кончилась.

-- Ох, страшно как! -- прошептал Стенька с той улицы.

-- Ох, скажи ты хоть раз "ах"! -- рассердилась Маша.